В царстве глины и огня - Страница 26

— Да конечно-же можно!.. соглашались рабочіе, пьянѣя все болѣе и болѣе.

Хозяину опять кричали «ура». Въ одной группѣ рабочихъ ему даже пропѣли извѣстную пѣсню: «мы тебя любимъ сердечно, будь намъ начальникомъ вѣчно». Когда-же начали сбираться его качать, то онъ проскользнулъ во дворъ, прошелъ во флигель прикащика, простился съ нимъ, незамѣтно вышелъ со двора боковой калиткой, всегда бывшей на запорѣ. и уѣхалъ съ завода.

Рабочіе пропьянствовали до вечера, выпили хозяйское угощеніе и отправились въ кабакъ пить на свои.

Въ этотъ вечеръ кабатчикъ торговалъ на славу.

XX

Дунька хоть и была свидѣтельницей протеста рабочихъ передъ хозяиномъ, но. находясь при Глѣбѣ Кириловичѣ, не принимала въ этомъ протестѣ никакого участія. Товарки ея, галдѣвшія въ толпѣ и выкрикивавшія хозяину разные эпитеты въ родѣ «живодеръ», «кровопивецъ», нѣсколько разъ подзуживали ее кричать вмѣстѣ съ ними подобныя ругательства, но она, останавливаемая Глѣбомъ Кириловичемъ, молчала. Дунька и Глѣбъ Кириловичъ стояли въ сторонѣ, поодаль отъ другихъ. Къ Дунькѣ подскочила Матрешка.

— Ты что-же, Дунька. идоломъ-то стоишь! Словно будто и не на хозяйскихъ харчахъ. Видишь, люди кричатъ, чтобъ за становымъ послать, — кричи и ты! сказала Матрешка.

— Да вѣдь отъ крика какой интересъ? Надо дѣйствовать, а не кричатъ, отвѣчалъ за Дуньку Глѣбъ Кириловичъ и отвелъ ее еще подальше отъ толпы.

— А ужъ вы извѣстный хозяйскій приспѣшникъ!

— Вамъ хорошо разсуждать, коли вы на пятидесятирублевомъ жалованьи сидите и прикащицкими разносолами пользуетесь! кинула ему въ лицо попрекъ Матрешка и опять, бросившись въ толпу женщинъ, закричала:- Къ становому! Къ мировому!

Дунька хоть и не принимала участія въ протестѣ, но когда дѣло съ хозяиномъ пошло на мировую и явилось угощеніе, все-таки воспользовалась бутылкой пива, говоря:

— Съ паршивой собаки хоть шерсти клокъ.

Глѣбъ Кириловичъ удерживалъ отъ этого Дуньку, но тщетно. Она принудила даже и его вмѣстѣ съ ней выпить стаканъ пива изъ хозяйской бутылки.

Въ пять часовъ Глѣбъ Кириловичъ долженъ былъ смѣнить своего товарища, старика-обжигалу Архина Тихоновича у печи, а потому съ Дунькой нужно было разстаться. Отправляясь на работу, онъ просилъ Дуньку проводить его до печнаго шатра, и здѣсь, пріютившись за угломъ, крѣпко и нѣжно цѣловалъ ее и упрашивалъ:

— Голубушка, не якшайся съ Леонтіемъ, не ходи ты съ нимъ въ трактиръ. Леонтій теперь пьянъ и будетъ приставать къ тебѣ, такъ убѣгай отъ него.

— Да нѣтъ-же, нѣтъ. Никуда я не пойду съ Леонтіемъ, отвѣчала она. — Будь покоенъ. Что мнѣ Леонтій!

— Да вѣдь онъ нахальникъ, онъ приставать къ тебѣ будетъ. Пообѣщайся мнѣ еще разъ, что будешь убѣгать отъ него, успокой мое сердце.

— И не взгляну на него, будь покоенъ. Я сейчасъ возьму лодку и поѣдемъ мы съ Матрешкой за рѣку къ Катеринѣ чай пить. Знаешь Катерину? Она за рѣкой съ мужемъ въ своемъ домишкѣ живетъ и къ намъ на заводъ въ обрѣзку ходитъ. Женщина обстоятельная, у ней куча ребятишекъ. Она давно уже звала къ себѣ меня и Матрешку. Главное мнѣ хочется, чтобы она мнѣ погадала на картахъ. Очень ужъ она чудесно на картахъ гадаетъ. Ну, иди, работай.

Глѣбъ Кириловичъ крѣпко пожалъ руку Дуньки и поспѣшно побѣжалъ подъ печной шатеръ.

Дунька, какъ сказала, такъ и сдѣлала. Вечеръ она провела вмѣстѣ съ Матрешкой въ гостяхъ у Катерины, мѣстной крестьянки, которая уже давно звала ее къ себѣ попить чайку. Вернулись онѣ на заводъ уже поздно, когда смеркалось, въ застольную къ ужину не ходили, поужинали остатками утренняго угощенія Глѣба Кириловича на дворѣ и отправились въ казарму спать. Дунька успѣла уже передать Матрешкѣ всѣ подробности сватовства Глѣба Кириловича.

— Такъ замужъ за обжигалу выходишь? сказала ей Матрешка, когда онѣ улеглись на койкахъ.

— Выхожу, отвѣчала Дунька. — Люди-же выходятъ.

— Рѣшенное это дѣло?

— Послѣ Александрова дня свадьбу сыграемъ. Только ты, пожалуйста, не звони языкомъ.

— Да. что-же тутъ такого тайнаго?

— Просто не хочу, чтобы знали. Мое дѣло… Я выхожу, а никто другой. А то начнутъ приставать да разспрашивать. Пожалуй, еще угощенія будутъ требовать.

— А съ Леонтіемъ, стало быть, уже рѣшила прикончить?

— Само собой. Песъ съ нимъ. И не поминай ты мнѣ объ немъ.

— Глѣбъ Кириловичъ женихъ хорошій, а только не ужиться тебѣ съ нимъ, дѣвушка, сбѣжишь ты отъ него.

— Законъ приму, такъ ужъ не сбѣгу. У меня слово твердо.

— Сбѣжишь, я твой характеръ знаю. Начнетъ онъ тебя своимъ порядкамъ учить, ты и не вытерпишь, да и сбѣжишь.

Дунька разсердилась.

— А сбѣгу, такъ тебѣ какое дѣло? раздраженно сказала она. — Чего пророчишь! Ну, сбѣгу. Мало-ли есть бѣглыхъ женъ, да живутъ-же. Вонъ Василиса бѣглая. Мужъ живетъ на одномъ заводѣ за десять верстъ. а она на другомъ. Да и съ какой стати сбѣгать, коли не я въ его рукахъ буду, а онъ въ моихъ, не онъ надо мной будетъ командовать, а я надъ нимъ? Человѣкъ на меня не надышится, всю свою требуху мнѣ отдать хочетъ. «Дунечка, Дунечка, ангелъ» — вотъ только отъ него и словъ. а мнѣ сбѣгать?.. Ой, ой, ой, какъ я его крѣпко въ рукахъ держать стану! Только вотъ развѣ ныть будетъ.

— Всѣ они, дѣвушка, до свадьбы-то таковы, а женится — волкомъ лютымъ станетъ. Это только онъ теперь тихоня и воды не замутитъ…

— Ну, оставь меня, Матрена, не говори такъ, а то я съ тобой и водиться перестану.

Дунька повернулась на бокъ, спиной къ Матренѣ, и начала засыпать.

А Глѣба Кирилыча такъ и мучила ревность, когда онъ пришелъ къ обжигательной печи и остался одинъ на камерахъ. Первое время онъ даже и работать не могъ. Кочерга валилась изъ рукъ, вьюшки, которыя онъ открывалъ, чтобъ взглянуть въ жерло печи на раскаленный кирпичъ, не попадали на свое мѣсто. Въ воображеніи его носились то фигура Дуньки, то фигура Леонтія.